|
2005-10-24 17:06:11  Государство, попав в тяжкое экономическое положение из-за войн, кризисов или революций, ограничивает свободу рынка путем введения карточек, административного регулирования и пр. 85 лет назад находившаяся в состоянии исключительной разрухи Россия попыталась чрезвычайными мерами спасти население от голодной смерти и построить новое общество, где не было бы места ни рыночному обмену, ни деньгам. Это не было единственной в мире попыткой построить безденежное общество.
Царствие небедное
Желающих избавить общество от денег во все времена хватало с избытком. Поскольку содержимое кошелька всегда было самым наглядным выражением имущественного неравенства, многим казалось, что стоит упразднить деньги, и многочисленные пороки и язвы общества исчезнут сами собой. В древности до полного запрета денежного обращения не доходило, хотя жрецам порой и запрещалось притрагиваться к "презренному металлу". Также по понятным причинам нереализованным остался проект Платона, который предлагал оградить от контакта с деньгами лиц, занимающих высшие государственные посты. Напротив, практика последующих столетий показала, что, даже если все население государства лишится возможности покупать и продавать за деньги, политическое руководство оставит за собой право распоряжаться финансовыми средствами по собственному усмотрению. Практика показала и другое -- не получая денег, люди либо вообще перестают работать, либо работают исключительно из страха перед неминуемой расправой, а потому чем меньшую роль в обществе играют деньги, тем большую роль играют насилие и террор.
Существовала и другая закономерность: чем ниже уровень образования у тех, кто призывает начать жить без денег, тем последовательнее и успешнее они проводят свою политику, и чем безграмотнее население, которому обещают счастье в новом безденежном мире, тем легче оно расстается со своими кубышками.
 Один из первых успешных экспериментов по построению безденежного общества был поставлен в Чехии в начале XV века, где в ту пору массы требовали церковной реформы, а также хлеба и имущественного равенства. Общими настроениями воспользовались многочисленные секты, обещавшие людям скорый конец света и наступление Божьего царства. Распропагандированные крестьяне переселялись в лагерь на горе Табор, где их ждала новая порция агитации: "Нет ничего моего или твоего, а все вместе одинаково пользуются: у всех все должно быть общим, и никто не должен ничего иметь отдельно, тот, кто имеет отдельно, тот грешит". По сообщению хрониста, "проповедники и старшие гетманы настойчиво одурачивали крестьян, чтобы они ссыпали деньги в кадки". Разумеется, контроль за "кадками" осуществлялся руководителями лагеря, в то время как массы таборитов, как стали называть обитателей лагеря, довольствовались скромным продовольственным пайком. Естественно, организовать производство таборитам не удалось, зато удалось пограбить окрестности, которые, по их мнению, были населены "грешниками и противниками закона Божьего", в чьей крови им полагалось "умывать руки". Безденежное общество таборитов просуществовало больше 20 лет, чему немало способствовало невежество участников движения: все книги, попадавшие в их руки, должны были немедленно уничтожаться, поскольку, согласно учению их вождей, в царстве Божьем "не нужно будет ни книг, ни письменности, и вся мирская мудрость погибнет".
Средневековые сектанты неоднократно пытались построить безденежный рай в разных уголках Европы, но со временем религиозные страсти улеглись, и на смену пламенным проповедникам пришли не менее пламенные профессиональные революционеры, которые стремились перейти к безденежному обществу на основе последних научных разработок. Разнообразные проекты построения такого общества появлялись на протяжении всего XIX века, но до практического воплощения этих планов дошло только в ХХ веке, причем первым полигоном для социального экспериментирования стала Россия.
Мешок и трепет
 За годы первой мировой войны государственное управление экономикой стало для воюющей Европы вполне обыденным делом. Так, в Германии, зажатой в кольце фронтов, коммерческие предприятия подчинялись директивам правительства, а продукты распределялись по карточкам. Россия к 1917 году оказалась в состоянии глубокого экономического кризиса, и перед страной встала реальная угроза голода. Однако Россия после падения Временного правительства пошла в деле ограничения экономических свобод значительно дальше Германии, поскольку молодая советская власть стремилась не только решить временные проблемы, связанные с войной, но и построить новое общество, в котором не будет места ни рыночным отношениям, ни денежному обращению.
Лидеры большевиков, захватившие власть в революционном Петрограде, были людьми весьма образованными, а потому даже не надеялись, что деньги можно запретить каким-нибудь декретом. Напротив, они, в отличие, в частности, от анархистов, считали, что деньги должны отмереть сами собой, как только будет уничтожен свободный товарный обмен, ради которого деньги и существуют. Один из главных теоретиков и практиков большевизма Лев Троцкий впоследствии писал: "Такие характерные для анархизма требования, как 'отмена' денег, 'отмена' заработной платы или 'упразднение' государства и семьи, могут представлять интерес, лишь как образец механического мышления. Денег нельзя по произволу 'отменить', а государство или старую семью 'упразднить' -- они должны исчерпать свою историческую миссию, выдохнуться и отпасть". Однако для того, чтобы рыночные отношения ушли в историю, было необходимо нанести удар по "эксплуататорским классам", а для этого нужно было лишить их возможности пользоваться деньгами. С другой стороны, новой власти деньги были просто необходимы, а потому было решено установить контроль над имеющейся в стране денежной массой, попутно изъяв ее из рук "буржуев".
 Большевики начали действовать без промедления. Уже 7 ноября 1917 года отряд революционных матросов Балтфлота занял здание Государственного банка, и новая власть потребовала от руководства банка выдать денег на нужды революции. Служащие Госбанка и не подумали подчиняться и держали глухую оборону до конца месяца, пока в здание не явился новый большевистский директор -- Валериан Валерианович Оболенский, который имел при себе отряд красногвардейцев и 50 подписанных ордеров на арест, в которых оставалось только вписать фамилии. Взяв контроль над Госбанком, большевики национализировали и все прочие банковские учреждения, слив их капиталы воедино. Уже в 1918 году власти перешли к неконтролируемой эмиссии, надеясь при этом не только залатать дыры в бюджете, но и подорвать доверие населения к деньгам как таковым. Однако население, вместо того чтобы отказаться от денег, активно включилось в масштабную валютную спекуляцию. В годы гражданской войны в стране единовременно ходили десятки различных валют: царские рубли, "керенки" Временного правительства, фунты, доллары, франки и марки, а также разнообразные "валюты", выпускавшиеся всевозможными правительствами и атаманами, в разное время контролировавшими осколки Российской империи. Кроме того, в качестве расчетного средства использовались такие товары общественного спроса, как соль, уголь, патроны и кокаин.
Чтобы прекратить товарные отношения между предприятиями, большевики национализировали почти всю промышленность и сосредоточили управление ею во всевозможных главках. Торговля также была монополизирована государством, что рассматривалось новой властью как важный шаг к исчезновению денег: "И вот тысячелетние устои товарного строя рушатся, как карточный домик,-- писал начальник отдела финансовой политики Высшего совета народного хозяйства страны (ВСНХ) Юрий Ларин.-- Наши дети, выросши, будут знакомы с деньгами уже только по воспоминаниям, а наши внуки узнают о них только по цветным картинкам в учебниках истории". Однако не все шло гладко, поскольку население вовсе не собиралось отказываться от товарного обмена, а значит, и от денег. Хотя государство и снабжало горожан продуктами питания и самыми необходимыми товарами, пайков решительно не хватало даже для того, чтобы не умереть от голода, а потому даже в самый разгар военного коммунизма в стране победившего пролетариата процветал черный рынок. Петроград кормился за счет Сенного рынка, Москва -- за счет Сухаревского, причем торговали на этих рынках мешочники, которые и слышать не хотели о торговой монополии государства. Власть пыталась бороться с рыночной торговлей, поскольку резонно опасалась, что сегодняшние спекулянты завтра превратятся в новую буржуазию. На пути следования мешочников выставлялись заградительные отряды, однако мешочники были вооружены не хуже красноармейцев и прорывались через кордоны с боем. Так, на станции Тихорецкая в Кубано-Черноморской области, через которую шли эшелоны с мешочниками, несколько раз разворачивались настоящие сражения с использованием пулеметов.
 И все же, несмотря на подобные эксцессы, советская власть и спекулянты были кровно заинтересованы в существовании друг друга. Большевики понимали, что без помощи мешочников просто не смогут прокормить горожан, поскольку крестьяне предпочитали продавать хлеб спекулянтам, а не отдавать его продотрядам. В свою очередь, торговцы понимали, что без большевиков о спекулятивных сверхприбылях придется забыть. В июне 1919 года чекисты докладывали в ЦК: "У всех них (у спекулянтов) одинаковое отношение к Советской власти -- нажить деньги, свергнуть Советскую власть и зажить спокойно. Но аппетит приходит во время еды. Чем больше они наживают, тем больше им еще хочется, а отсюда: пусть Советская власть продержится еще месяц".
Мешочники были лишь вершиной айсберга. Национализированные предприятия и совучреждения тоже вели негласные торговые операции на черном рынке и использовали при этом самые настоящие деньги. О скрытой рыночной активности совучреждений Каменев доносил Ленину в письме: "Когда отдается приказ: завтра ремонтировать автомобиль, через неделю поправить водопровод или что-либо подобное, значит: выдать такую сумму денег, которая достаточна для покупки на Сухаревке материалов и продуктов. Подлог счетов при этом неминуем... Дело давно приняло размеры, превышающие средства и разум ЧК". Поведение совслужащих Каменева возмущало не меньше, ведь, по его расчетам, положенного им пайка не хватило бы на поддержание жизни: "Каким-то путем они это (продовольствие) добывают, ибо мрут не все",-- сокрушался большевик.
Вместе с тем к 1920 году рыночные отношения официально считались почти изжитыми. Газета ВСНХ "Народное хозяйство" с гордостью заявляла: "В настоящее время в Советской России система безденежных расчетов является первым шагом по пути отмены денежного обращения вообще". В действительности же происходило нечто другое, поскольку к этому времени торговые связи между советскими предприятиями значительно окрепли и уже достигли межреспубликанского уровня. "Крупная спекуляция идет организованным путем между учреждениями УССР и РСФСР",-- доносили осенью того же 1920 года харьковские чекисты. Более того, население все более открыто выражало неудовольствие в связи с мерами правительства по ограничению торговли. В марте 1921 года моряки Кронштадта отказались подчиняться советской власти, потребовав, в частности, свободы хозяйственной деятельности для крестьян и ремесленников. Восстание моряков было потоплено в крови, но большевикам пришлось сбавить обороты: весной 1921 года власть отменила продразверстку, разрешила создавать мелкие частные предприятия, а рабочим разрешили свободно переходить с завода на завод, чего не было во времена военного коммунизма. Для многих граждан Республики Советов мера оказалась запоздалой: в 1921 году в стране, истерзанной войной и экономическими экспериментами, начался голод, выкашивавший целые селения и уезды. Тем не менее страна шагнула в сторону нэпа, и разговоры об "отмирании денег" быстро отошли в область чистой теории. Большевики оказались слишком большими реалистами, чтобы пойти на официальное упразднение денег, что и помогло им удержаться у власти не одно десятилетие.
Мать порядка
 Российские большевики ждали, что их приход к власти станет чем-то вроде выстрела "Авроры" для мировой революции. Перехода к всемирной диктатуре пролетариата не случилось, но "призрак коммунизма" Европу не покидал еще долго. Среди множества левых партий, заявивших о себе после первой мировой войны, были и сторонники упразднения денег, причем в одной европейской стране им даже удалось воплотить свои идеи в жизнь.
В конце 20-х годов Испания все глубже погружалась в пучину политического кризиса. В 1931 году в стране пала монархия, но республиканский режим был чрезвычайно слаб, причем одной из главных сил, раскачивавших лодку, были анархо-синдикалисты, которые мечтали о "либертарном коммунизме" -- обществе без эксплуатации, без государства, без частной собственности и без денег. Один из анархистских активистов -- Пепе Переха -- так выражал общий настрой своих единомышленников: "Все зло этого мира происходит от денег. Не было бы денег, не было бы и войны и всего такого. Как много преступлений не было бы совершено! Общественное развитие покажет, что людям деньги не нужны". Зато как быть после отмены денег, Переха, как и его товарищи, представлял довольно смутно: "Можно было бы устроить обмен между народами -- каждый давал бы один товар за другой по справедливой цене". Кто и как будет определять "справедливую цену", анархисты не задумывались, а потому смогли зайти в своем экспериментировании значительно дальше большевиков, которые так и не дерзнули прекратить хождение денежных знаков.
Пока бесчисленные испанские социалисты, коммунисты, троцкисты и анархо-синдикалисты спорили, каким путем нужно строить социализм, немногочисленные, но хорошо организованные испанские правые готовились действовать. В июле 1936 года армия подняла мятеж против республики, но взять под контроль всю страну не смогла. В Испании началась гражданская война, причем анархисты сочли, что их революция уже победила, и взялись строить коммунизм в отдельно взятых селениях, городах и провинциях. Арагон и Каталония оказались под почти полным контролем анархистов и очень скоро почувствовали вкус новой жизни.
 В столице Каталонии Барселоне анархисты "социализировали" все предприятия от заводов до сапожных мастерских и парикмахерских и ввели монополию на все виды торговли, включая торговлю яйцами и молоком. Хозяева предприятий зачислялись в штат своих предприятий на правах наемных работников. Руководить промышленностью отныне должен был союз анархистских профсоюзов, который начал свою деятельность с "укрупнения промышленности". На практике это означало, что большая часть предприятий закрывалась, а оставшиеся получали в свое распоряжение весь инвентарь и всю рабочую силу закрывшихся. Например, 90% парикмахерских были закрыты, а все бритвы, ножницы и зеркала были свезены в оставшиеся 10%. Впрочем, проводя экспроприацию, анархисты вовсе не хотели зла "буржуям". Напротив, они верили в то, что освобождают бывших бизнесменов от ненужных хлопот. "Когда частная собственность и свобода торговли исчезнут,-- писала анархистская газета Solidaridad Obrera,-- мы избавим множество мелких хозяев от бесконечного страха перед убытком и разорением".
Однако ближе всего к своему идеалу анархисты подошли в деревне. Почти все деревни Арагона и Каталонии объявили себя самоуправляющимися коммунами, и во многих коммунах первым делом были отменены деньги. Об одной из коммун, расположившейся в арагонском городке Фраге, местная газета писала: "Здесь, во Фраге, вы можете бросать банкноты на улице, и никто не обратит внимания. Рокфеллер, если ты приедешь во Фрагу со всем своим банковским счетом, ты не сможешь здесь купить даже чашку кофе! Деньги -- твой бог и твои слуги -- здесь отменены, и люди счастливы".
Поскольку анархисты выступали против всякой унификации, в каждой деревне деньги отменяли по-своему. Так, в деревне под названием Кастро люди вообще забыли, что такое обмен. "Главный принцип анархистского режима в Кастро -- это отмена денег,-- писал побывавший в Испании француз.-- Зарплата, разумеется, тоже отменена. Нельзя сказать, что вместо денег им платят хоть чем-нибудь. Труд вообще не оплачивается, местным жителям раздают еду прямо с деревенских складов. При этой системе жители питаются, пожалуй, даже хуже, чем это было раньше".
 Однако в большинстве коммун за работу платили особыми чеками, которые в разных местах назывались купонами или бонами. Другой иностранец, побывавший в деревне Алькора, так описывал эту систему: "Каждая семья и каждый бессемейный человек получает карточку. На этой карточке каждый день делаются отметки по месту работы, поэтому никто здесь не отлынивает от работы, ведь купоны распределяются в зависимости от количества отметок на карточке". На купоны можно было приобрести на общественном складе все, что там могло находиться. Единственное, чего нельзя было сделать, так это обменять их на настоящие деньги без согласия анархистской администрации.
Отношения между коммунарами и администрацией складывались весьма неоднозначно. С одной стороны, новая власть всячески демонстрировала, что властью не является. Так, в одном городке анархистский мэр разработал особый ритуал анархистской свадьбы. Однажды ему пришлось регистрировать сразу четыре гражданских брака. Мэр скрупулезно заполнил полагающиеся бумаги, после чего торжественно разорвал документы и осыпал молодых рваными бумажками, словно конфетти. С другой стороны, жители коммун оказались всецело зависящими от своих анархических властей, ведь теперь, чтобы, например, вызвать врача из города, нужно было доказывать руководству коммуны, что болезнь действительно имеет место.
Испанские крестьяне приняли новую систему не без удовольствия, поскольку настоящих денег и раньше видели немного, а "социализация" помещичьих земель давала некоторую выгоду. Еще больше были рады сами анархисты, которые наконец дали простор своей административной фантазии. 24 декабря 1936 года испанский коммунист Кодовилья, известный как товарищ Луис, жаловался на анархистов на заседании Коминтерна в Москве: "Там, где анархисты взяли руководство предприятиями в свои руки и организовали производственные комитеты, они насаждают неслыханный бюрократизм. В Каталонии члены этих производственных комитетов ведут себя как новоявленные богачи, по целым дням они разъезжают на машинах, носятся с места на место, и никто толком не знает, чем они заняты". Сельские коммуны, превращенные в безденежные общества, на поверку оказывались вполне выгодными коммерческими предприятиями, доход от которых шел напрямую в анархистские карманы. "В Валенсии было несколько случаев,-- рассказывал товарищ Луис,-- когда анархисты забирали весь урожай апельсинов, продавали его на каталонском рынке, деньги оставляли себе, а крестьянам оставляли боны. В Хаэне они проделали то же самое с продукцией оливкового масла". "Социализированные" предприятия тоже искали рыночную выгоду. Так, текстильные фабрики, попавшие под контроль анархистов, вместо шинелей и обмоток для сражающихся республиканских армий производили тонкие ткани, предназначенные на экспорт.
Хуже всего было то, что, пока анархисты экспериментировали с "либертарным коммунизмом", в Испании продолжалась кровавая гражданская война. Военные мероприятия анархистов беспокоили товарища Луиса сильнее всего: "Арагонский фронт -- худший из фронтов. Здесь свирепствует анархия. Операции проводятся в жизнь только с согласия анархистов, а так как анархисты никогда не бывают согласны, то и операций никаких нет... Из снабжения, отправленного на фронт, половина пропадает в дороге. То же происходит с амуницией". Происходившее в Арагоне и Каталонии беспокоило не только Коминтерн, но и Кремль вместе с его всесильным хозяином, ведь Советский Союз, оказывая существенную помощь республиканцам, поставил в Испании на карту свой военный и политический престиж. В итоге в Москве решили, что республиканский тыл нужно укрепить, и испанские коммунисты получили карт-бланш на наведение порядка. В мае 1937 года республиканские войска в союзе с коммунистами после тяжелых боев со своими вчерашними союзниками взяли Барселону, а также прошли по Арагону и Каталонии, распуская коммуны и расстреливая анархистов. Впрочем, это была последняя победа республиканских войск. В марте 1939 года войска генерала Франко заняли Мадрид, и левым экспериментам в Испании пришел конец.
Зов джунглей
После поражения испанской революции Европа не видела ни одной попытки отменить деньги. Зато в пробудившейся от векового сна Азии такая попытка не только была осуществлена, но и увенчалась полным успехом. В Демократической Кампучии (Камбодже) было построено абсолютно безденежное общество, которое продержалось с 1975 по 1979 год. Камбоджийские экспериментаторы зашли дальше своих русских и испанских коллег во многом благодаря своим исключительным личным качествам, а именно полному невежеству и выдающейся жестокости.
В 1970 году власть в Камбодже захватил маршал Лон Нол, после чего в стране разразилась масштабная гражданская война между сторонниками диктатора и старого правительства. Главной силой противников Лон Нола была армия коммунистической партии -- "красные кхмеры", во главе которых стоял еще никому не известный лидер по имени Пол Пот. В соседнем Вьетнаме тоже шла война, причем партизаны активно действовали с территории Камбоджи, а американцы не менее активно бомбили камбоджийские деревни. Поскольку американцы поддерживали Лон Нола, население сельских районов все больше убеждалось в том, что истинным врагом являются диктатор и его армия, а потому партизаны Пол Пота получали все больше поддержки со стороны сельских жителей.
Со своей стороны, коммунисты до поры не открывали своих истинных намерений, убеждая крестьян, что мечтают лишь о создании общества, где город не будет угнетать деревню. Между тем своей главной целью "красные кхмеры" считали, как и их предтечи в России и Испании, уничтожение товарного обмена как источника неравенства. Ближайший соратник Пол Пота Нуон Чеа высказывался по этому поводу весьма определенно: "Если не уничтожить рынки и деньги, то не уничтожить и частную собственность. Там, где деньги и рынки, там всегда есть люди, у которых много денег и собственности. Мы же должны уничтожить частную собственность, она не будет существовать".
17 апреля 1975 года "красные кхмеры" взяли столицу страны Пномпень, переименовали Камбоджу в Кампучию и объявили о начале новой эры. Первым делом коммунисты, как и их петроградские предшественники, захватили государственный банк, однако, в отличие от большевиков, даже не попытались взять его под контроль. "Красные кхмеры" взорвали здание банка и устроили на улицах сожжение денег. По свидетельству журналиста Джона Пилгнера, Пномпень представлял после этого весьма экзотическое зрелище: "После полудня сточные канавы внезапно заполнились бумагой -- это были деньги. По улицам текли деньги, по большей части новые неиспользованные купюры из Национального банка Камбоджи, который взорвали 'красные кхмеры'... Деньги были повсюду".
Однако ритуальной расправой с денежными знаками дело не ограничилось, поскольку Пол Пот и его соратники прекрасно понимали, что город в любом случае останется центром обмена, и если люди не будут использовать банкноты, то найдут способ обходиться без банкнот. Выход был найден простой и действенный -- уничтожить города. Один из полпотовских агитаторов разъяснял политику партии следующим образом: "Отныне, если люди хотят есть, они должны сами добывать себе пропитание на рисовых полях. Город -- обитель порока. Здесь властвуют деньги и коммерция, а это оказывает на человека тлетворное влияние. Вот почему мы должны ликвидировать города".
Сразу после взятия Пномпеня "красные кхмеры" очистили столицу от ее населения. "Под дулами автоматов 'красные кхмеры' приказали нам всем оставить дома и покинуть город,-- рассказывает Тида Мам, одна из выживших жительниц Пномпеня.-- Нам сказали, что город собираются бомбить американцы... Со временем мы поняли, что нас обманули, чтобы лишить домов и имущества, но сопротивляться было уже поздно. Уже через несколько дней мы полностью зависели от 'красных кхмеров'..." Горожан построили в походные колонны и отправили на север, где они должны были раскорчевывать джунгли и выращивать рис. По пути было организовано перевоспитание граждан. Выжившие рассказывали, что однажды двое мальчиков лет 13-14 залезли на манговое дерево, чтобы сорвать плоды. Полпотовский солдат, который был немногим старше этих мальчиков, немедленно застрелил обоих и объявил: "Ничего не трогайте без разрешения организации. Знайте, что все принадлежит народу и все будет распределяться справедливо. Каждый получит свою долю... Избавьтесь от своих грязных привычек!"
Вскоре все городское население Камбоджи было изгнано с насиженных мест и согнано в аграрные регионы. Здесь "новых людей", как стали называть бывших горожан, перемешали с крестьянами и всех вместе отправили на рисовые поля. Места для товарного обмена действительно не осталось, поскольку гражданам Демократической Кампучии просто нечем было обмениваться. Работников разделили на бригады, объединенные круговой порукой: если кто-то в бригаде не выполнял дневную норму работ, без пайка мог остаться весь коллектив. Людям не разрешалось не только протестовать, но и иметь хоть какое-то выражение на лице. В каждой бригаде непременно был осведомитель, а кроме того, за работающими взрослыми непрерывно шпионили малолетние дети, которые немедленно сообщали начальству обо всем "подозрительном". В случае малейшего неповиновения ослушника ждала стремительная расправа. Людей убивали на месте или сначала отводили в джунгли, а потом убивали, причем патроны обычно жалели, а потому использовали кирки, мотыги и прочие подручные средства. Убивали не только тех, кто выказывал строптивость. Смерти подлежали все представители буржуазии, старого чиновного аппарата, а также представители интеллигенции, поскольку последние, по мнению Пол Пота, имеют непреодолимую тягу к западному образу жизни. Простые полпотовские солдаты были не сильны в теоретических вопросах, а потому убивали в зависимости от веления революционной совести. "Я убивал в первую очередь тех, кто носил очки,-- рассказывал впоследствии один из бывших рядовых полпотовцев.-- Если в очках -- значит, умеет читать. А стало быть, мог обладать вредными мыслями. И вообще, очки -- изобретение буржуазии". В 1977 году министр иностранных дел Кампучии Иенг Сари гордо объявил западным журналистам о построении в стране нового общества: "Демократической Кампучией управляет партия. Население организовано в кооперативы. Денег не существует. Принципы частной собственности ликвидированы. Газет тоже не существует. Старая школьная система ликвидирована". Между тем руководство "красных кхмеров" не было таким уж антирыночным, поскольку международную торговлю оно не просто признавало, но и хотело немало на ней нажиться. Под руководством одного из лидеров партии Вон Вета был разработан четырехлетний "План партии по строительству социализма во всех областях". Основная идея плана была невыразимо проста: из количества риса, собираемого в стране ежегодно, вычли количество риса, предназначенного на пайки для рабочих, полученную цифру умножили на стоимость тонны риса на мировых рынках в 1977 году, а полученную сумму умножали еще на четыре -- то есть на количество лет, на которое был рассчитан план. Продавая рис, "красные кхмеры" рассчитывали заработать за четыре года $1,3 млрд и потратить заработанную сумму на индустриализацию. План имел по крайней мере один серьезный изъян: дело в том, что количество рабочих, выращивающих рис, было взято за постоянную величину, в то время как свободные труженики кооперативов тысячами умирали от болезней, голода и непосильного труда. Люди физически не могли выращивать столько риса, сколько требовала партия, и местным партийным кадрам пришлось отвечать перед Пол Потом по всей революционной строгости. За первые два года четырехлетнего плана были уничтожены 242 высших руководящих партийных работника, включая двух членов ЦК, четырех министров и четырех партсекретарей регионов (всего регионов было семь). Вон Вет был расстрелян среди прочих.
Кроме того, "красные кхмеры" сознательно нарушали собственную экономическую программу, поскольку предпочитали тратить деньги не на промышленное оборудование, а на закупку военной техники в Китае. Закупленное оружие не помогло Пол Поту удержать власть. "Красные кхмеры" принялись истреблять вьетнамскую диаспору в стране, и в 1978 году терпение Ханоя лопнуло. Вьетнам вторгся в Кампучию, и в 1979 году Пол Пот с остатками "красных кхмеров" вернулся в джунгли, где и партизанил последующие 20 лет.
"Красные кхмеры" окончательно дискредитировали идею построения безденежного общества как раз благодаря своим успехам. Мир увидел, что для того, чтобы уничтожить денежное обращение, общество нужно сначала вернуть в каменный век, проливая при этом реки крови. Также выяснилось, что денежное обращение исчезает не с наступлением всеобщего товарного изобилия, обещанного при коммунизме, а как раз наоборот -- вследствие абсолютного товарного голода, когда у человека нет ничего, кроме скудного пайка. Если же у людей заводятся хотя бы минимальные излишки, они все равно будут стараться их обменять на что-нибудь полезное, используя при этом если не деньги, то хотя бы соль, уголь, патроны или кокаин.
В последние десятилетия ХХ века разговоры об упразднении денег почти прекратились даже в университетских кампусах США и Западной Европы, традиционно известных левацкими настроениями. В 80-е годы на Западе взошли звезды Рональда Рейгана и Маргарет Тэтчер, и любить деньги вновь перестало быть зазорным. Что же касается стран третьего мира, то и здесь люди предпочитают теперь бороться не за отказ от денег, а за увеличение их количества в своих карманах. Впрочем, для тех, кто не смог добиться успеха в этой борьбе, лозунг об уничтожении денежного обращения может вновь приобрести актуальность.
|
