2006-11-26 14:33:39

Гибель военного советника Василия Цветкова стала одной из самых больших тайн советской разведки. Что же случилось тогда - 70 лет назад в охваченной гражданской войной Испании? Каким получился последний бой легендарного диверсанта?

*  *  *

В нашем семейном архиве есть фотоснимок времен гражданской войны в Испании с надписью: "Паршина Е.А. и Цветков В.Д. Гвадалахара, казарма разведывательно-диверсионного отрада. Июнь, 1937." Тогда, под вымышленными именами и с фальшивыми документами, они воевали на стороне республиканской армии в числе советских военных специалистов. Об этом снимке я вспомнил сразу, когда в книге Е. Воробьева "Старик и его ученики" (библиотека журнала "Пограничник", 1983, № 1) наткнулся на описание двух операций с участием Цветкова, в одной из которых он погиб.

Первая операция - как рассказывает Воробьев - диверсия на аэродроме испанских националистов на юге Испании в районе Севильи осенью 1936 года. План объекта получен от находящегося там советского разведчика - австрийского предпринимателя Конрада Кертнера (он же "Этьен", он же Лев Ефимович Маневич – Л.П.). В результате операции достигнут крупный успех - уничтожено восемнадцать самолетов.

Вторая операция, вскоре после первой - диверсия в цент­ральной части Испании на аэродроме в Талавере-де-ля-Рейна, когда Цветков, как пишет Воробьев, погиб:

Едва Цветков успел поджечь шнур, раздался взрыв в дальнем краю аэродрома. "Это Баутисто. Через пять минут откликнется Курт".

Цветков при отблесках занявшегося вдали пожара посмотрел на часы. Он с Людмилом бесшумно пополз по-пластунски в высокой траве. В эту минуту они заметили человека, бегущего от "капрони" в сторону, где прогремел взрыв, и откуда доносились крики и выстрелы. Человек бежал стремительно, но вдруг споткнулся и упал. "Зацепился за шнур, бродяга", - прошептал в ярости Цветков. Фашист увидел ползущий по траве зловещий огонёк, прижал шнур к земле ногой, прицелился и отстрелил горящий конец. Цветков, потрясенный неудачей, неосторожно приподнялся: где же затухающий огонек? - доставая наган из кобуры. Фашист заметил Цветкова, вскинул карабин, выстрелил. Цветков упал. (стр. 55)

В этом описании многое удивляет. Почему "через пять минут откликнется Курт"? Уж если прогремел взрыв, то через пять минут аэродром будет оцеплен охраной. Зачем после взрыва ползти "по-пластунски", если группа все равно себя обнаружила, и надо бе­жать со всех ног? Как фашист мог споткнуться о шнур, один конец которого свободен, да и второй не очень-то укреплен? Далее. Уж если фашист заметил шнур, зачем давать ему время "прижать шнур к земле ногой, прицелиться и отстрелить горящий конец"? За это время можно было пять раз "отстрелить" самого фашиста. Как он мог целиться в шнур в темноте, да еще в высокой траве? Ведь стрелять в огонек бесполезно - так его не погасишь, так как внутри горит негаснущий даже под водой химический состав. Проще было оторвать шнур, перерезать или выдернуть из заряда. Почему при всех действиях фашиста наган Цветкова оставался в кобуре?

Неправдоподобность описания гибели Цветкова навела на мысль проверить и остальную информацию об операции в Талавере, однако ни одного упоминания о ней в литературе обнаружить не удалось. Ничего не дали и расспросы участников испанской войны – эту операцию не помнили ни разведчики-диверсанты, ни переводчики, ни летчики; на­пример, советник действовавшего в районе Талаверы разведотряда Старинов (в Испании - Вольф), советник другого такого же отряда Спрогис (майор Артуро), тоже работавший в районе Талаверы. Не упоминал о ней и старший советник по военной разведке республиканской Испании Хаджи Мамсуров.

Таким образом, версия Талаверской операции и обстоятельств гибели, Цветкова не подтвердилась, хотя и не опровергнута. Зато, была обнаружена новая. В "деле" появился двадцатилетней давности пригласительный билет в Институт международного рабочего движения на вечер "Международная солидарность трудящихся - традиции и современность". После лекции Генерального секрета­ря Испанской компартии выступил генерал-полковник Мамсуров, который, рассказывая об участии в Испанской войне советских людей, упомянул Цветкова, погибшего, по его словам, при подры­ве железной дороги (Имеется звукозапись – Л.П.). Через полтора года Мамсуров повторил это на страницах "Журналиста", 1968, № 1, с. 59:

Он был опытный подрывник, но со временем стали сказывать­ся усталость, перенапряжение. Цветков нервничал, храбрость его порой граничила с безрассудством. Так было и в последнем бою. Он взорвал эшелон с войсками. Надо было отходить. Но Цветков нарушил запрет и ввязался в бой. Его тяжело ранили. Цветкова вынесли товарищи. Он умер у них на руках. Похоронили его в глухом уголке Эстремадуры.

Герой Советского Союза генерал-полковник Хаджи Мамсуров (1903-1968) профессиональный разведчик. В 1936 году Разведы­вательное управление Генерального Штаба РККА направило его в Испанию в качестве старшего советника Генштаба республиканской армии по военной разведке. Незадолго до смерти в 1968 году Мамсуров (по его словам) занимал должность заместителя начальника Разведы­вательного управления Генштаба Вооруженных Сил СССР, препода­вал в Академии Генштаба. В Испании Мамсуров (он же Фабер, он же македонский террорист Ксанти или, как его упоминают в за­падной печати, Санти) занимался организацией военной разведкой в частях и руководил разведывательно-диверсионными отрядами. К концу 1936 года их было меньше десятка. В подчине­нии Мамсурова находились советские советники этих отрядов, опытные разведчики и подрывники. Например, Спрогис, фактический командир отряда, базировавшегося в Малаге, а затем в Гвадала­харе; Старинов, базировавшийся в Хаэне недалеко от Севильи (правда, за линию фронта он предпочитал не ходить, обучая своих людей на специальном полигоне с искусственными инженерными сооружениями). В том же районе действовал отряд советника Николая (фамилия неизвестна), который вскоре погиб: в бою он попросил гранату, и кто-то из бойцов набегу передал ее. Через несколько секунд граната взорвалась у него в руках. В подчинении Мамсурова был и сапер, старший лейтенант Цветков (капитан Базиль), поэтому свидетельство его вызывает доверие, тем более, что есть как будто к свидетель гибели Цветкова - в "Журналисте" приведена часть следующего телефонного разгово­ра:

Мамсуров: Здравствуй, Николай! Вот кстати. Скажи, запа­мятовал я, как звали старшего лейтенанта Цветкова... Он скон­чался у тебя на руках? Но ты же участвовал в этой операции? Так как его звали? Вот видишь, и ты забыл имя товарища. Когда повидаемся? Когда вспомнишь имя и отчество Цветкова, тогда и позвони…

Теперь версия Воробьева о гибели Цветкова в Талаверской операции, опровергнута. А раз это липа, то не мешает проверить и первую, описанную Воробьевым операцию на аэродроме в районе Севильи, где якобы сожгли восемнадцать самолетов противника.

Первый же факт проверки не выдержал. Маневич не мог добыть план аэродро­ма, где действовал Цветков, и даже не мог там находиться, так как за полгода до приезда Цветкова в Испанию был арестован итальянской контрразведкой, осужден и находился в тюрьме до 1945 года, а пользоваться разведанными полугодовой давности во время войны могут только самоубийцы. Во-вторых, уничтожение сразу восемнадцати самолетов - событие чрезвычайно редкое даже для масштабов Второй мировой войны. Такая операция не только прогремела бы на всю Испанию, но и вошла бы в историю партизанской борьбы, а между тем, о ней никто ничего не слышал (за одним, правда, исключением, которое мы рассмотрим ниже). Так может быть, этой операции вовсе не было? Была. Но все обстояло иначе.

Из воспоминаний Е.Паршиной (архив автора):

В октябре и ноябре 1936 года я работала переводчицей на аэродроме в Альбасете. Однажды наши сбили итальянского летчика. Я присутствовала на допросе, хотя переводил допрос Кобылянский (в Испании – Бертоли – Л.П.). Пленный рассказал о дислокации в районе Севильи итальянской эскадрильи, и наши решили "накрыть" их. Советских бомбардировщиков в Испании еще не было (дело происхо­дило в самом начале ноября), и Мамсуров принял неожиданное ре­шение: устроить на аэродром кавалерийский налет. У только что сформированной интербригады Матэ Залки (он же генерал Лукач, он же Франкль Бела, якобы угнавший у белых в России "золотой эшелон" – Л.П.) Мамсуров взял пол кавалерийского эскадрона - человек семьдесят - под командованием русского белоэмигранта по фамилии Шеварда. Они и осуществили налет, а Цветков не только не имел к этому никакого отношения, его тогда вообще еще в Испании не было. Операция прошла неудачно. Наши потеряли одиннадцать че­ловек, а на аэродроме оказалось только семь старых, а возможно и неисправных, машин. Командира обвинили в измене и расстреляли. Когда я стала работать в разведке, эту операцию разбирали.

Елизавета Александровна Паршина (1913-2002) в 1936 году вскоре после окончания Московского института новых языков (французский, испанский) была направлена в Испанию Главным разведывательным управлением РККА  под именем Хосефа Перес Эрерра. После возвращения в СССР училась в Военной академии им. Фрунзе. С началом войны 1941 зачислена в Главное управление государственной безопасности, где в качестве руководителя подпольной группы участвовала в подготовке Москвы к захвату противником. 1943 – в звании старшего лейтенанта работала в военной контрразведке СМЕРШ на Северокавказском фронте. После войны переведена в Первое главное управление КГБ на нелегальную работу за границей.

Не подтверждает версию Воробьева и Старинов, разведотряд которого был как раз по соседству с этим аэродромом. Единственный, кроме Воробьева, рассказавший об этой опера­ции человек - генерал-полковник Мамсуров:

В июле или августе 1937 года мы подожгли семнадцать (у Воробьева уже восемнадцать. - Л.П.) самолетов на аэродроме в Севильи. ("Журналист", стр. 59).

Откуда растут эти уши докопаться все же удалось:

В 60-х годах мне приходилось выступать с рассказами о действиях советских людей в Испании. Когда я рассказывал об этой операции, было обидно, что даром погибло столько людей, и я стал вместо "семь" говорить "семнадцать", и так несколько раз. Мамсуров узнал, но не стал подводить меня опровержением. (Лицо, сообщившее это, просило его имя не называть – Л.П.).

Ниже я покажу, что у Мамсурова были более серьезные причины не опровергать "семнадцать", а сейчас разберем пута­ницу с датировкой Севильской операции: Паршина говорит - начало ноября 1936, Мамсуров - июль или август 1937. Август 1937 от­падает сразу, потому что с конца июля 1937 до конца марта 1938 года Мамсуров был в Москве. Июль 1937 тоже отпадает, так как в это время происходило крупное Брунетское наступление, и все разведотряды были сведены в одну группу под командованием Мамсурова на Центральном фронте. Кроме того, в июле в испанском небе уже были наши бомбардировщики, и посылать на аэродром кон­ницу необходимости не было. Возражений против датировки Паршиной не нашлось, тем более что ее подтверждает и переводчик Кобылянский.

Таким образом, установлено:

1. Подлинные обстоятельства и дата диверсии в Севильи, а также то, что Цветков в ней участия не принимал.

2. Версия гибели Цветкова в другой операции, на аэродроме в Талавере-де-ля-Рейна, опровергнута Мамсуровым, и есть основа­ния полагать, что такой операции вовсе не было.

3. Обнаружена вторая версия гибели Цветкова - при подрыве эшелона с войсками на железной дороге - сообщенная Мамсуровым.

Вторая версия гибели Цветкова настолько прочна на вид, что идея проверить и ее не возникла бы, если б не некоторые странности в поведении Мамсурова. Он не мог перепутать дату Севильской операции, так как очень хорошо знал, где и когда находился сам и его отряды тоже - об этом он всю жизнь писал в отчетах, справках и анке­тах, а анкета разведчика, это китайская пытка на несколько десятков страниц. Мало того, что он должен был перепутать даты своей заграничной командировки, он еще должен был перепутать даты вошедшего в историю Брунетского наступления, в разработке и осуществлении которого принимал самое непосред­ственное участие. Неизбежен вывод: дата диверсии в Севильи изменена Мамсуровым умышленно, так же, как и умышленно он изменил обстоятельства этой операции. Рассмотрим поэтому его версию гибели Цветкова внимательнее.

Он был опытный подрывник, но со временем стали сказывать­ся усталость и перенапряжение. Цветков нервничал... – говорит Мамсуров. Даже если рядовой разведчик устал и нервничает, его ни­когда не пошлют на операцию, потому что это может стоить жизни не только ему, не говоря уже о провале операции. Если же нерв­ничает подрывник, его не только не возьмут на операцию, но и отчислят на время или совсем из отряда. А тут нервничает ин­структор-подрывник, да еще ведет на операцию целую группу? Невероятно!

Далее, вспомните телефонный разговор Мамсурова со свиде­телем гибели Цветкова (разговор происходил в присутствии жур­налиста):

Он скончался у тебя на руках? Но ты же участвовал в этой операции? Так как его звали?

Заметьте - три вопроса, но ни одного ответа! И хотя созда­ется полное впечатление, что теперь-то уж выяснено все, на са­мом деле не выяснено ничего. Да, Мамсуров опытный разведчик.

И последнее - с каким это Николаем, товарищем Цветкова по Испании, говорил по телефону Мамсуров? Единственный Николай погиб с гранатой в руках. Других Николаев среди советников по разведке до осени 1937 года в Испании не было (каждый из пример­но десятка советских советников по разведке и подрывному делу хорошо знал друг друга). Значит, Николай - это уже откровен­ное надувательство журналиста, а телефонный разговор - липа. Следовательно, и выдвинутая Мансуровым версия гибели Цветкова тоже липа. Да еще одна липа с датировкой, да еще одна ляпа с самолетами... Не странно ли ведет себя высокопоставленный ге­нерал-полковник? Странно. И не понятно почему. Поэтому не будем торопиться осуждать его.

Прежде, чем рассказать о впечатлении, которое оставил в моей памяти Хаджи Мамсуров, необходимо кое-что пояснить. Почти все мое детство прошло на нелегальном положении. Когда мне было два с половиной года, моя мать, Е.А.Паршина, работавшая в Управлении внешней контрразведки КГБ[1], под чужим именем выехала со мной на руках за границу. Годам к шести я уже знал, что у меня не настоящее имя, а настоящее мне было неизвестно. Знал, что ни в коем случае на улице нельзя узнавать людей, которые у нас изредка появлялись. Знал, что о чем-то нельзя говорить, но плохо представлял, о чем именно, поэтому часто поглядывал на мать и по малейшему изме­нению выражения ее лица быстро перестраивался. С девяти лет я остался один в Советском Союзе, был в разных специальных ин­тернатах, и тогда тоже нельзя было вспоминать уже свое прежнее имя, в каких странах я бывал, и где работает моя мать. Когда она вернулась, занималась радиоделом, фотосъемкой, вождением машины и прочими полезными в жизни разведчика мелочами. К тому времени я уже безошибочно узнавал ее коллег, даже тех, которых раньше никогда не видел. О работниках внутренней контр­разведки и безопасности я не говорю - их значительные лица и самоуверен­ная осанка видны за версту и непрофессионалам, а вот разведчика или контрразведчика внешней службы узнать, конечно, невозможно. Невозможно, но я узнавал, хотя никогда не задумывался над тем, как именно. Сейчас я, кажется, это понимаю. Все они разные: молодые и старые, полные и худые, хмурые и балагуры, шустрые и мямли, добрые и жесткие. Но у всех у них есть одна общая черта - в любую секунду они готовы ко всему, играют ли в шахматы, наливают ли стакан воды, глазеют ли на сцену театра или протягивают мне конфетку. Заметить это нельзя. Это можно только почувствовать.

Так вот, Мамсуров, которого я впервые увидел в 50-х годах будучи школьником, был единственным из знакомых мне разведчиков, у которого этой черты не было. Может быть потому, что он был профессиональным, но "не настоящим" (в смысле - не находящимся на нелегальном положении) разведчиком. Типичный пример таковых - дипломаты. Мамсуров был чрезвычайно сердечным, очень веселым человеком с такой заразительной улыбкой, что невозможно было себе представить, чтоб он мог замышлять нечто коварное.

На должности старшего советника по разведке в конце июля 1937 года Мамсурова сменил талантливый советский разведчик Христофор Интович Салнынь (он же "Гришка", он же Завадский, он же "Тайга", он же Виктор Хугос, он же Григри и т.д.), на порядок превосходивший известных Абеля, Зорге, Маневича. Еще до 1917 года у него большой стаж нелегальной ра­боты в Прибалтике, затем в странах Западной Европы и США, отку­да он занимался тайной поставкой оружия для большевиков. В 1917 году он вернулся в Россию и был направлен ВЧК на нелегальную работу за границу в среду белоэмигрантов. С 1920 года - служба в советской военной разведке. В 1921-1922 годах он на не­легальной работе в дальневосточном тылу белых. С 1922 по 1925 - резидент советской разведки в Китае. 1925-1927 - со­ветник по разведке в вооруженных силах Китайского революционного правительства, в штабе армии маршала Фын-Юйсяна. После победы Чан-Кайши в 1927 году переходит на нелегальное положение. С 1929 г. на нелегальной работе в Западной и Средней Европе. Затем, начальник разведки Особой Дальневосточной армии, заместитель начальника отдела Разведуправления Генштаба РККА. С августа 1937 по март 1938 - Испания, старший советник Генштаба по военной разведке и старший советник 14 партизанского корпуса.

Поскольку отпала и вторая версия гибели старшего лейтенанта Цветкова, пришлось искать новую. И тут удивительным образом оказалось, она уже готова у официальных представителей со­ветской военной разведки по вопросам печати (источник информа­ции просил его имя не называть - Л.П.): Цветков погиб при подрыве патронного завода в Толедо. Причем эти представители преду­преждают писателей, журналистов и выступающих ответственных работников, что эта версия не подлежит разглашению, и предлага­ют им "придумать что-нибудь другое". Так вот почему, оказывает­ся, родились странные версии и в выступлении Мамсурова, и в книге Воробьева, и в статье Яковлева в "Журналисте".

Что ж, давайте разберем "секретную версию" Разведуправления. Верно, был такой завод в Толедо. Только не патронный или, как его еще иногда называют, пороховой, а оружейный. Небольшой такой завод на окраине города. Верно, была с ним неприятность. Только он не взорвался, а сгорел, и было это в марте 1937 года:

Напротив базы нашего отряда в крепости Мальпика на другом, занятом националистами, берегу Тахо стоял небольшой оружейный завод. Нам предстояло действовать в этом районе и наряду с другими заданиями мы имели просьбу республиканского командова­ния повредить этот завод. Мы, не спеша, готовились к операциям: изучали местность, противника, подбирали проводников, готовили снаряжение, но завод пока в план действий не включали. Однажды во время занятий прибегает кто-то из бойцов и говорит: "Завод горит!" Мы высыпали на берег. На другой стороне над заводом поднимались клубы черного дыма, горели строения. Вероятно, там произошла авария или свои рабочие "нахимичили". Потом при­езжает полковник Урибарри и начинает поздравлять нас с успехом. Спрогис ему объясняет, что мы тут  ни при чем, а полковник многозначительно говорит: "Я все понимаю, я все понимаю" - и послал своему начальству рапорт, что мы взорвали завод. Наше начальство тоже заволновалось. Мамсуров стал звонить дру­гим старшим советникам, командирам отрядов, пытался выяснить, чья работа. Те звонили ему. В общем, целый переполох поднялся, потому что без нашего ведома ничего нигде не происходило. Так вот этот завод за Артуром и записали. А Цветкова тогда у нас еще не было. Он приехал в мае, месяца через два. (Из воспоми­наний Е.Паршиной)

Артур Карлович Спрогис (1904-1980) уже в 14 лет был разведчиком партизанского отряда "Дикли", в 15 лет - красноармеец, разведчик 7-го Латышского полка, в 16 - сотрудник оперативного отдела ВЧК в Москве. В начале 20-х годов он на Кремлевских пулеметных курсах, когда довелось ему стоять на посту у дверей кабинета Ленина, затем фронты гражданской войны, служба в пограничных войсках, участие в операции по аресту Бориса Савинкова, далее - Высшая пограничная школа ОГПУ. С 1930 года Спрогис - уполномоченный Специального бюро Особого отдела ГПУ Белоруссии и начальник Специальной разведывательно-диверсионной школы в Минске. С декабря 1936 по октябрь 1937 - Испания, потом учеба в Академии им. Фрунзе. В войну 1941-1945 он начальник штаба партизанского движения Латвии, затем заведующий Военным отделом ЦК Компартии Латвии. В послевоенные годы Артур Карлович был наиболее близким другом нашей семьи и многому меня научил. Это был обаятельный среднего роста, полный, энергичный, но с ленцой  мужчина. Говорил покровительственно, но по-дружески, с легкой  хитрецой. Очень смел и рационально, иногда до жестокости расчетлив. Вся его философия укладывалась в примитивную формулу: прав тот, кто сильнее. Причем, это был не цинизм, а какая-то детская наивность. За не­сколько дней до смерти, когда мы разговаривали в больничной палате, я неодобрительно высказался о внешней политике СССР. Он молча показал мне глазами на стены и потолок палаты. Тогда я подумал: до чего даже сильных людей калечит система, если они и перед смертью боятся сказать правду. Тогда мне и в голову не пришло, что он боялся за меня. И боялся не зря. Рукопись текста, который Вы сейчас читаете и все документы к нему были изъяты у меня при обыске "как порнографические" (так записано в протоколе) и в 1986 году уничтожены в КГБ "как политически вредные" (так написано в письме Прокуратуры города Москвы 1992 года).

Итак, остается ответить лишь на вопрос: почему Разведуправление держит свою версию "в секрете"? Да чтобы и с ней кто-нибудь не разобрался, как с первыми двумя. А скрывать было что:

Во второй половине мая 1937 года в наш отряд приехал Мамсуров и привез с собой Василия Цветкова. В Испании его звали "капитан Базиль". Он недавно приехал в Испанию и прохо­дил у нас в Гвадалахаре "акклиматизацию". У меня есть фотогра­фия, где мы с Цветковым сняты у казармы. Он не отличался ни ини­циативностью, ни энергией. Осматривался, проводил занятия, если ему это поручал Спрогис, ничем особенно не интересовался, а в свободное время отдыхал где-нибудь в тенечке. Однажды ко мне прибежал наш боец и говорит: "Хосефа, кто-то пистолет потерял, я в траве нашел" (Паршину в Испании звали Хосефа Перес Эрерра - Л.П.). Это было ЧП. Стали разбираться. Оказалось, пистолет потерял Цветков. Недели через две за ним приехал Мамсуров, чтобы дать ему отряд в районе Талаверы. Я рассказала о пистолете, потому что для подрывника это совершенно недопустимо. Они уехали, а еще недели через две в штаб фронта позвонил Мамсуров и приказал нам со Спрогисом немедленно выехать к Цветкову - там несчастье. Мы приезжаем и видим, что угол казармы толстой каменной кладки вынесен взрывом. Пятеро, в том числе Цветков, убитых, двое раненых. У Цветкова были ниже локтя оторваны руки и сильно повреждено лицо. Спрогис опрашивал раненых, я переводила. Они рассказали, что Цветков в казарме проводил занятия по обращению с устанавливаемой под железнодорожное полотно миной. В этом помещении в углу была сложена взрывчатка. В мо­мент взрыва раненые находились в соседней комнате и не видели, что там произошло. Убитых похоронили недалеко от этого места. (Из воспоминаний Е.Паршиной). Это подтверждает и Спрогис.

Однако в этой истории тоже не все ясно. Неужели Цветков проводил занятия с боевой, а не с учебной миной? Нет, это не так. Под железнодорож­ное полотно кладется стандартный ящик на восемь брикетов тола по 400 грамм каждый. Если б там взорвалась такая мина, не руки бы оторвало, а всех разнесло. Может быть, ящик был пустой, и взорвался один вставленный в него детонатор, вызвав взрыв остальной взрывчатки? Нет, тогда ему оторвало бы только не­сколько пальцев и лицо не пострадало бы так сильно, хотя все пятеро были бы, конечно, убиты взрывом сложенной в углу взрыв­чатки. Скорее всего, было два взрыва одновременно: у Цветкова в руках взорвалась 400-граммовая толовая шашка, когда он пока­зывал, как в нее вставлять взрыватель, и тут же детонировало все остальное.

Старший лейтенант Василий Дмитриевич Цветков погиб в сере­дине июня 1937 года и похоронен на краю небольшого хутора на берегу Тахо напротив города Талавера-де-ля-Рейна.

И последнее. Зачем нужно было окружать этот случай такой глубокой тайной? Никаких соображений конспирации тут нет: сотни книг, журналов и газет пишут о работе советских советников в Испании, о видных работниках нашей разведки и контрразведки. Не хотели оглашать несчастный случай? Тоже нет, потому что у нас открыто пишут и о гораздо больших неудачах с числом жертв в десятки и сотни человек. На ответ "там виднее" надо заметить, что и мы не слепые, к тому же снизу часто бывает виднее, чем сверху. Думаю, что цензоры имеют общее указание: изменять даты, фамилии и названия мест, когда это необходимо (так же, например, у нас долгое время выпускались специально искаженные географические карты). Но цензоры не хотят утруждать себя лишней работой, разбираться в каждом отдельном случае, а потому меняют и запутывают все подряд. Однажды начальнику 2-го Управления контрразведки КГБ Судоплатову дали на просмотр книгу "За власть Советов" Катаева. Когда она вышла в свет...

Я прочитала и пришла в ужас, такие там нелепости о работе подпольщиков встречаются. Потом я говорю Судоплатову: "Что ж вы такие вещи пропускаете?" А он отвечает: "Я смотрю, что б там не было ни слова правды. Остальное меня не интересует. (Из разговора с лицом, просившим его имя не называть – Л.П.)

Так, проходя через осторожность разведчиков, бдительность цензоров, некомпетентность журналистов, наводняет печать никому не нужная дезинформация, и бьются в тупиках историки, и остаются безвестными подвиги, и оказываются забытыми герои.

[1] Его другие названия: Бюро № 1, Разведывательно-диверсионное бюро. Начальник П.А. Судоплатов, заместитель Н.И. Эйтингон.

Отрывок из автобиографической рукописи "Московский след Роберта Джордана"

	Политика 54 Общество 62 Культура 20 Экономика 15 История международных отношений 20 Речи и выступления 11 Образование 4
	Ближний Восток 8 Япония и Россия 2 Выборы 3 Юбилей 1 Здоровье 4 Болонский процесс 1 МАГАТЭ 1 Светская хроника 3 Безопасность 3 Благотворительность 3

Горячие темы:
Ближний Восток | Япония и Россия | Выборы | Юбилей | Здоровье | Болонский процесс | МАГАТЭ | Светская хроника | Безопасность | Благотворительность |