Профессор Алексей Богатуров, один из самых известных российских политологов, проректор Университета МГИМО и декан факультетат политологии дал интервью Дирекции Инновационной образовательной программы МГИМО.

Алексей Демосфенович, расскажите, пожалуйста, о работе факультета, деканом которого Вы являетесь.

Факультет создавался в то время, когда спрос на специалистов формировался благодаря огромному количеству избирательных кампаний в России. С учетом этой тенденции руководство института приняло единственно правильное решение. Мы стали учить популярной специальности, это была тогда очень высокооплачиваемая сфера, сформировался сумасшедший спрос на головы и пишущие руки. Создание политологического факультета было ответом на реальный вызов времени. В середине 90-х наши политические консультанты уже работали, что свидетельствует о том, что качество образования в МГИМО было очень высоким уже тогда, и, главное, профиль подготовки был такой широкий, что мы могли заниматься не только анализом международных отношений, но и анализом политических проблем вообще.

Тем не менее, мы решили, что нужно провести специализацию, и политологов-внутренников готовить особенным образом. Поэтому был создан факультет.

Вторая особенность факультета заключалась на тот момент в том, что это был единственный факультет в России, созданный с чистого листа. Поэтому он совершенно не был отягощен никакими научно-коммунистическими, советскими программами и установками.

В качестве преподавателей были собраны люди, которые имели достаточную эрудицию в сфере общего политического знания. Это была элита политологов, способных свободно ориентироваться в ткани мировой политической науки. Поэтому нам удалось создать несколько учебных курсов, которые в значительной степени продолжают определять подготовку наших выпускников. Прежде всего, это курс сравнительной политологи – он и сегодня остается совершенно уникальным произведением в России в том смысле, что это квинтэссенция учености, квинтэссенция политического знания, систематизированная и структурированная. С точки зрения эрудиции - это совершенно фантастическая вещь.

Но, конечно, жизнь не стоит на месте, и факультет не мог зиждиться только на этом, тем более что политическая конъюнктура в стране резко изменилась. Поэтому, когда произошли изменения в российской политике, и количество выборов уменьшилось (прежде всего, с отменой выборов губернаторов), спрос на консалтинг, во-первых, немного уменьшился, а, во-вторых, изменил конфигурацию. Острых выборных баталий в регионах не происходит. Однако появилось другое обстоятельство: бизнес за это время «раскачался», он стал понимать, что ему необходимо политическое прикрытие. Поэтому компании стали создавать целые отделы, которые занимаются рисками не только международными, но и рисками политическими. Игнорировать эту новую реальность мы просто не могли себе позволить, и нам пришлось менять содержание нашего образования. Не ломая то, что любо-дорого сердцу всех наших политологов – теоретический блок, мы стали строить новую составляющую.

То есть Ваши выпускники трудоустраиваются в том числе в GR?

То, что Вы назвали GR, - это не просто не русское словосочетание, но словосочетание, которое попросту отражает не русские реалии. То, что называется government relations, у нас называется «бизнес и государство». Это не одно и то же. Отношения нашего бизнеса с нашим государством совершенно иные, чем, например, в Соединенных Штатах или в Японии. Поэтому мы не стали называть это «GR», а назвали «Экономическая политология». То есть это политологи, которые разбираются не только в политических хитросплетениях в принципе, но и именно в тех, которые способны угрожать интересам бизнеса. Мы думаем, как сделать развитие бизнеса надежным и безопасным. При этом, как ВУЗ при государстве, мы понимаем, что защитить бизнес – это половина дела, а вторая половина дела – это привнести в государство трезвое понимание того, что бизнес нельзя только «строить», у бизнеса масса своих интересов, которые нужно умело регулировать. Мы стараемся привнести в мышление чиновничества реализм – отношение к бизнесу не просто как к «дойной корове», а как к партнеру, пусть еще не очень зрелому. Мы хотим, чтобы наша экономическая политология способствовала нормальному, развитому взаимодействию государства и бизнеса. Это вторая большая часть нашей подготовки.

Еще один блок нашей работы – это блок, связанный с прикладными технологиями. Этим направлением у нас занимается Татьяна Александровна Алексеева. Вокруг нее формируется небольшая, но очень, на мой взгляд, способная группа людей, которые занимаются вопросами построения имиджа, прикладными технологиями проведения избирательных кампаний, конструированием идеологии – то, на что, с одной стороны, есть интересный спрос, но с другой, это одновременно и мощная волна мировой теоретической науки.

Повторю, что политология МГИМО (У), благодаря тому, что она формировалась изначально свободной от догматики научного коммунизма, сформировалась и продолжает развиваться как очень прикладная дисциплина.

То есть расхожее мнение о том, что российские высшие учебные заведения выпускают людей, больше нацеленных на академическое знание, чем на карьеру, не применимо к Вашему факультету?

Знаете, это говорят люди, которые не в курсе нашей жизни, и которые игнорируют то, как развивается наше образование в последнее время. Я не заметил, чтобы мои выпускники массово шли в теорию.

Как Вы относитесь к Инновационной образовательной программе? Ведь она как раз нацелена на внедрение в образовательный процесс компетентностного подхода, на обучение студентов практическим навыкам?

Кто-то из древних сказал «Любая прекрасная мысль, возведенная в абсолют, становится абсурдом». Если говорить о теоретической политологии – это чистый абсурд. Если говорить об абсолютизации компетенций – это тоже чистый абсурд. Я понимаю Программу как совершенно естественную реакцию власти на то, что предшествующее десятилетие мы слишком увлеклись теорией и в какой-то момент действительно упустили практическую сторону.

Инновационная образовательная программа в концептуальном смысле – это ответ перегибу в сторону теории.

В идеале я вижу, что готовить специалиста–практика совершенно необходимо, это требование времени, однако должна быть золотая середина, и нужно очень хорошо владеть теорией, очень много знать про свой предмет, про свою специальность для того, чтобы в своих действиях быть адекватным реальности.

Как Вы считаете, это уход от «моды на интеллект», столь популярной в ХХ веке в российском обществе?

Это дискуссия примерно первого-второго курса моего института. Тогда слово «интеллект» было очень расхожим в нашей среде, и мы между собой научились разделять эрудицию – знание, и интеллект – способность думать. Как говорится, можно все знать, но ничего не понимать.

Это различение эрудиции и интеллекта, кстати, всегда помогало мне отличить специфику американских студентов. Они намного образованнее русских, в том смысле, что у них гораздо более широкий доступ к архивам, однако, когда читаешь заключительные части их работ, те, которые содержат аналитическую часть, понимаешь, что в этом смысле они значительно проигрывают студентам нашим, умеющим «конструировать» реальность из минимума фактов.

Это, кстати, парадоксальным образом сейчас прописано в шаблоне ГОСТа: «Магистр-международник должен обладать способностью синтезировать знание в условиях недостатка информации».

Это – интеллект! Способность разбираться в предмете в условиях недостаточного знания. А книжное знание – от него никуда не денешься, это механизм верификации, возможность сравнить факты или возможность умерить свои, возможно, слишком наглые оценки.

Расскажите, пожалуйста, об опыте применения игровых технологий на Вашем факультете. Проведена Мета-игра. Как она прошла? Какие результаты Вы получили?

Трудно сказать. Действительно, это сверх–игра, с очень большим количеством участников, с совершенно огромным размахом.

Задумка игры – ответ на вопрос «Что будет в мире, если США утратят свои позиции?». Объясню: мы все, в общем-то, ругаем США за то, что они выполняют лидерскую функцию, высокомерно и ни с кем не считаясь. Тем не менее, мы все живем в условиях американского лидерства и понимаем, что американцы талантливо выполняют некоторые вещи, например, платят за борьбу с терроризмом больше, чем какая-либо другая страна и отвлекают силы этого терроризма, в том числе и от Российской Федерации. Поэтому задача игры была - дать людям возможность ощутить ответственность за свои слова. Потому что то, что несется из телевизоров, то, что пишут в газетах – это зачастую вещи абсолютно безответственные. Игровая ситуация имела своей задачей вытащить участников из мироощущения студентов, и поставить на мироощущение политика или дипломата и заставить подумать – будешь ли ты говорить точно так же, как в бытность студентом? В этом квалификационная составляющая мета-игры.

Как Вы оцениваете игру как образовательную практику?

Как к образовательной практике в такой форме и в таком масштабе я отношусь к игре достаточно сдержанно. Потому что учить студентов сценарности надо относительно компактными группами, иначе ты не имеешь возможности разобрать все ситуации, все ошибки, слабые и сильные стороны. Методически здесь нужно несколько другое соотношение «преподаватель-студент». Мы делаем это на факультете, в том числе в рамках ИОП.

Недавно прошло заседание Ученого Совета, на котором Ректор сказал «Надо переходить от Гумбольдта к Сократу». Научение Гумбольдта – это лекция и семинар; Сократ же, в свою очередь, был идеологичен, он заставлял формулировать мысли в режиме живой беседы. Это, конечно, очень непросто, но мы к этому движемся.

Несколько лет назад Дмитрий Рогозин отказался комментировать одного из политологов со словами «писатель не должен комментировать критика», назвав политологов «паразитами на российском политическом поле». Каковы, по Вашему мнению, реальные отношения между политиками и политологами в нашей стране?

Сложившейся модели отношений нет. Часть политологов просто обслуживает интересы власти. И в этом смысле отношения политологов с политиками – это, по сути, превращенная форма отношений между политологами и их группировками.

Есть группы политологов, которые сознательно дистанцируются от власти, они пытаются развивать теорию политики в чистом виде. Тут, к сожалению, мне кажется, что от них за 15 лет существования науки можно было бы ожидать и больших теоретических обобщений. Сейчас все только-только начинает формулироваться.

Ну а господин Рогозин пусть говорит что хочет.

Источник: МГИМО (у) МИД РФ

К списку новостей

Горячие темы:
Светская хроника | Ближний Восток | Япония и Россия | Выборы | Юбилей | Здоровье | Болонский процесс | МАГАТЭ | Безопасность | Благотворительность |